Tout vient à point à celui qui sait attendre.
Всё приходит вовремя для того, кто умеет ждать.
«Война и мир», Л.Н. Толстой.
Роман «Война и мир» обречён школьной программой быть символом безнадеги и клишированных суждений: батальные сцены, бесконечные диалоги на французском со сносками на полстраницы, философские многословные рассуждения автора, небо над Аустерлицем, Болконский с дубом, «величие души» Наполеона, «сам» Кутузов, и ничего из этого — безысходного и стереотипного — в одноименном спектакле театра им. Вахтангова нет.
Нет там и почти 95% обозначенных на страницах романа-эпопеи героев — есть квинтэссенция вахтанговской труппы: Андрей Ильин, Ирина Купченко, Лада Чуровская, Ольга Лерман, Юрий Цокуров, Мария Волкова, Евгений Князев, Виктор Добронравов, Екатерина Крамзина, Мария Бердинских, Аделина Гизатуллина, Павел Попов, Владимир Симонов, Яна Соболевская, Владимир Логвинов, Марина Есипенко, Николай Романовский, Людмила Максакова, Ольга Чиповская, Анна Дубровская, Олег Макаров, Ирина Дымченко. И этого более, чем достаточно для трансляции в зал идей мира и войны.
Нет декораций — есть огромная серая стена, но она… прекрасна! Она таит в себе множество смыслов и выступает в разных ипостасях, будучи филигранно подсвечена и освещена по мановению светопульта.
Нет цвета — есть монохром: белый, чёрный и миллион оттенков серого, и в том услада глаз (изредка и по делу в костюмах появляются другие оттенки — и каждый из них обусловлен символизмом и смысловым посылом).
Есть в спектакле воздух, который хочется пить, забывая о маске; есть музыка, что заставляет ронять слёзы; есть гений места, прекрасные актёрские работы и мозг режиссёра, перед которым — без шуток — хочется преклоняться, ибо осознание с его подачи лёгкости и одновременно с тем надломленности душ человеческих оглушает, побуждает думать, подзуживает перечитать роман и держит в невероятном напряжении все 5 часов.
Пусть вас не пугает хронометраж — не возникнет даже мысли смотреть на часы, лишь закрывающийся занавес будет дважды выдергивать из действия в антракт, да под конец удушье маски будет догонять духота в зале (а может, комок в горле)… Определенно, что заснуть после спектакля от переизбытка эмоций будет сложновато, и вряд ли получится погрузиться в другие истории, пока внутри не случится личное переосмысление этой феерии света и любви.
«Надо жить,
Надо любить,
Надо верить».
Надо жить на сцене, надо любить своё дело, надо верить в себя и идею Римаса Туминаса.
И тогда внимание зрителя будет приковано к серой стене и монохромным героям, и в условиях аскетичного реквизита и обнаженной сути романа найдётся место нерву, надрыву, мольбам, доверию, намекам на абьюз, детскости, беззаботности, преданности, набожности, разврату, мечтам о славе, предательству, заботы, тщетности, всему остальному и до безумия выпотрошенному тексту.
По сути, весь спектакль — это монологи главных героев да диалоги внутри четырёх семейств и их окружения, но сопровождаются они такой мощью, что даже если знать роман досконально, в сознании отныне будет существовать именно этот князь Николай Болконский, потерявший сына, именно этот его сын, уходящий в темноту кулисы с дымящимся ядром в руках, именно эта сумасбродная вчерашняя девочка, яктации которой переходят в обезумевший от горя вальс…
Боль, горечь потерь и обманутые надежды придут вместе с неизбежной и бессмысленной войной только лишь в третьем действии, до того момента вся война будет происходить внутри героев — с их внутренними демонами, но в условиях мира внешнего, который имеет иной и свой смысл в каждом взгляде, слове и выверенных движениях и каком-то вахтанговском или туминасовском понимании происходящего и способе переосмысления прописных истин романа.
И неважно, если кто-то будет рассуждать со сцены «чужими словами», — это тоже можно считать попыткой избежать стереотипов, с избытком навешанных на эпопею Толстого, — но это будет понятно и прозрачно, как вода, как воздух, как лаконичность визуального решения спектакля и послевкусие невероятной свободы и жизнелюбия.
А, впрочем, если кто-то это сочтёт обманом, — так об обмане — через любовь, красоту и смех — и рассказывает этот подарок театра самому себе и всем нам на 100-летний юбилей…
Кстати, один стереотип в спектакле все же есть: на сцену дважды выходит Лев Николаевич, но не тот, что писал роман на своём четвёртом десятке лет, а тот, что собрался уйти от забот и семьи в своё последнее путешествие вдали от дома — ибо так он гораздо более узнаваем. Хотя и тут наверняка есть тот особый смысл, который присущ спектаклям Римаса Туминаса.
Но ведь «Кто всё поймет, тот всё и простит».
Ольга Владимирская специально для MuseCube
Фотографии Евгении Окниной можно посмотреть здесь
Фотографии Евгении Донсковой можно увидеть здесь
Источник: